Дмитрий Васянович

На пятый вечер Антоний рассказал Двойнику о своём новом произведении под названием «Лафертовская маковница». События повести происходят в конце XVIII века и описывают жизнь старушки, проживающей в Лафертовской части Москвы. Она получила прозвище Маковница, так как зарабатывала на жизнь продажей маковых лепешек. Хотя соседи уважительно кланялись ей и называли бабушкой, втайне они её побаивались и считали колдуньей.

Дамкой называли мужчину, отправившегося на Север в поисках заработка. По дороге он потратил деньги, предназначенные для обустройства, и пропустил теплоход. Оказавшись в поселке Чуш, он остался там жить. В этом поселке он занимался пьянством, браконьерством и подглядывал за парами, которые искали уединение за баней или между дровяными поленницами.

История о мальчике, который потерялся в лесах тайги и обнаружил озеро, полное рыбы, которое впоследствии назвали в его честь.

В тридцатые годы прошлого века в таежном селе жизнь была тяжелой и голодной. Бабушка главного героя, глава семьи, вынуждена была обменять золотые сережки, оставшиеся от его умершей матери, на продукты, которые вскоре закончились. Однажды она приносит домой щенка, истощенного от голода, который становится ее защитником и верным спутником.

Бойе в переводе с эвенкийского означает «друг». Так звали собаку Кольки, породы северная лайка, которая неоднократно выручала его: сначала в детстве в тайге, а затем десять лет спустя на Дудыпте.

Рассказчик соединяет детские воспоминания о городской «пророчице» с космическим настоящим: на Марсе реальность и видения смешиваются, возвращая старую дружбу и вину и заставляя его проверить силу слова и желания.

История о рыбной ловле на реке Опариха, которая находится в тайге и является притоком Енисея.

Моноспектакль по одноименной повести Гоголя.

Художник Чартков, потратив последние деньги, приобрел портрет неизвестного старика в восточном одеянии. Картина принесла ему неожиданный успех и богатство, за которыми последовали признание и известность. Однако, истинный талант остается уделом тех, кто его заслуживает, и вскоре Чартков и его дар пошли разными дорогами.

"— Как тебя зовут? — спросили они.
— Сима...
— Говорю, девчонка, — неспешно произнес плотный паренек.
— А почему тогда в штанах? — спросил и лукаво сощурил хитроватые черные глаза другой.
Долговязый, в больших отцовских сапогах, заявил:
— Да это она нарочно.
— Вообще-то меня Серафимом зовут, — промолвил Сима и шагнул с крыльца.
Сейчас он увидел себя глазами этих ребят: пышные льняные волосы колечками, как у девчонки. Белая, будто кофточка, рубашка и сандалии с узором из дырочек..."

«Миша Володькин, Петя Железкин, оба из города Канска, и я распределены были работать на станцию Базаиху, третью в те поры станцию, если ехать от Красноярска на восток, никакого, кстати, отношения не имеющую к одноименному поселку. Ныне город достал и вобрал в себя поселок Базаиха с одной стороны и станцию Базаиху — с другой. А когда-то она с девятью путями, с желтым, просевшим в земле вокзалишком, с выводком домишек, рассыпанных вокруг него, среди которых полутораэтажный блок-пост выглядел сооружением не только самым высоким, но и значительным — сиротливо ютилась под крутыми голыми косогорами.»

«Дорога от станции Енисей до Усть-Манского мыса неблизкая, и песня, которую я пел, словно нитку из засоренной кудели вил, спотыкаясь на узелках и острых занозах, получилась у меня тоже длинная. Память сохранила из той песни только то, чего я сейчас вспомнил, но и эта нескладуха отросла от слов: «У печи будем сидеть, друг на друженьку глядеть…» Я и по сию пору, сидя у чела русской печи, полыхающей углями, пою для себя про милую, про всякую быль и небыль, и у меня легко на сердце, иной раз ору во весь голос, коли оказываюсь в лесу, мне и до сих пор не хочется никому доверять сложенную мной в годы юности песню. Посторонние люди, чего доброго, скажут: по стихосложению, мол, песня примитивна и дурак я набитый, раз такую ахинею помню и берегу в себе. Но, как говаривала моя незабвенная бабушка Катерина Петровна, «всякому своя сопля слаще».»

Суровая зима в Сибири, даже могучий Енисей замерзает накрепко — ездят по нему подводы и обозы, ходят люди. Но к маю отступают клещи зимы, выше и выше поднимается солнце, сильнее греет промёрзшую землю. И Енисей начинает освобождаться от долгого плена. Задолго до ледохода множество невидимых чужаку, но известных знающему человеку примет возвещают о грядущем ледоходе, словно вся природа собирает силы для грандиозного события.

«Из бабушкиных гостей мне больше других памятен дядя Филипп — судовой механик. Он был бабушкиным крестником и братом дяди Левонтия. Тот его «поднял» и пустил «на воду». Оставшись на суше, сам он вечно тосковал по морю. Однако из-за многодетства или из-за тетки Васени, которой негде было приютить гостя и потчевать нечем, дядя Филипп заезжал перво-наперво к нам. По окончании каждой путины, если не зимовал с судном на севере, он являлся гостить в село вместе со своей женой, теткой Дуней, и… коли принес Бог гостя, стало быть, и хозяевам пир.»

Рассказ о том, как один раз в два или три года все родственники собирались на день рождения бабушки. Бабушка готовилась к этому целый год, экономила и делала запасы.

Однажды царь Салтан подслушал под окнами разговор трех сестриц. Потом женился, родился у царя наследник. Да по навету злому, не увидев сына, отправил он жену с ребенком в море, законопатив в бочку. Сломав бочку, выросший не по дням, а по часам царевич Гвидон спас лебедь, оказавшуюся прекрасной царевной, которая отплатила за спасение и службой, и советом, и любовью…